Тропическим солнцем, словно горячим медом, облиты нагие тела детей,
резвящихся и обнимающихся без разбора среди цветущей зелени. А дом для них
любая из двадцати хижин, крытых пальмовыми листьями. На островах Тробриан
зачатие приписывали духам предков; об отцовстве, об отцах там не было и
речи.
Крайности, отметил Главноуправитель, сходятся. Ибо так и
задумано было, чтобы они сходились.
Доктор Уэллс сказал, что трехмесячный курс псевдобеременности
поднимет тонус, оздоровит меня на тричетыре года.
Что ж, если так, сказала Ленайна. Но, Фанни, выходит, ты целых
три месяца не должна будешь...
Ну что ты, милая. Всего неделю две, не больше. Я проведу сегодня
вечер в клубе, за музыкальным бриджем. А ты, конечно, полетишь развлекаться?
А горемыкам, восклицавшим: "Моя детка, моя мама, мой любимый и
единственный", стонавшим: "Мой грех, мой грозный Бог", кричавшим от боли,
бредившим в лихорадке, оплакивавшим нищету и старость, по плечу ли тем
несчастным обслуживание машин? А если не будет обслуживания?.. Трупы
миллиарда людей непросто было бы зарыть или сжечь.
И в конце концов, мягко уговаривала Фанни, разве это тягостно,
мучительно иметь еще одного-двух в дополнение к Генри? Ведь не тяжело
тебе, а значит, обязательно надо разнообразить мужчин...
Стабильность, подчеркнул опять Главноуправитель, стабильность.
Первооснова и краеугольный камень. Стабильность. Для достижения ее все
это. Широким жестом он охватил громадные здания Центра, парк и детей,
бегающих нагишом или укромно играющих и кустах.
Со своего раздевального места в ряду напротив Бернард услышал этот
разговор и побледнел.
Признаться, сказала Ленайна, мне и самой это чуточку
прискучивать начинает, каждый день Генри да Генри. Она натянула левый
чулок. Ты Бернарда Маркса знаешь? спросила она слишком уж
нарочитонебрежным тоном.
Ты хочешь с Бернардом? вскинулась Фанни.
А что? Бернард ведь альфа-плюсовик. К тому же он приглашает меня
слетать с ним в дикарский заповедник в индейскую резервацию. А я всегда
хотела побывать у дикарей.
Но у Бернарда дурная репутация!
А мне что за дело до его репутации?
Говорят, он гольфа не любит.
Говорят, говорят, передразнила Ленайна.
И потом он большую часть времени проводит нелюдимо, один, с
сильнейшим отвращением сказала Фанни.
Ну, со мной-то он не будет один. И вообще, отчего все к нему так
по-свински относятся? По-моему, он милый. Она улыбнулась, вспомнив, как
до смешного робок он был в разговоре. Почти испуган, как будто она
Главноуправитель мира, а он дельта-минусовик из машинной обслуги.
Поройтесь-ка в памяти, сказал Мустафа Монд. Наталкивались ли
вы хоть раз на непреодолимые препятстнпя?
"Точно речь о бараньей котлете, скрипнул зубами Бернард. Не
отведал, отведаю. Как будто она кусок мяса. Низводят ее до уровня
бифштекса... Она сказала мне, что подумает, что даст до пятницы ответ. О
господи Форде. Подойти бы да в физиономию им со всего размаха, да еще раз,
да еще".
Я тебе настоятельно ее рекомендую, говорил между тем Генри Фостер
приятелю.
Взять хоть эктогенез. Пфицнер и Кавагучи разработали весь этот
внетелесный метод размножения. Но правительства и во внимание его не
приняли. Мешало нечто, именовавшееся христианством. Женщин и дальше
заставляли быть живородящими.
Он же страшненький! сказала Фанни
А мне нравится, как он выглядит
И такого маленького роста, поморщилась Фанни. (Низкорослость
типичный мерзкий признак низших каст.)
А по моему, он милый, сказала Ленайна Его так и хочется
погладить. Ну, как котеночка. Фанни брезгливо сказала:
Говорят, когда он еще был в бутыли, кто-то ошибся, подумал, он
гамма, и влил ему спирту в кровезаменитель. Оттого он и щуплый вышел.
Вздор какой! возмутилась Ленайна.
В Англии запретили даже обучение во сне. Было тогда нечто,
именовавшееся либерализмом. Парламент (известно ли вам это старинное
понятие?) принял закон против гипнопедии. Сохранились архивы парламентских
актов. Записи речей о свободе британского подданного. О праве быть
неудачником и горемыкой. Неприкаянным, неприспособленным к жизни.
Да что ты, дружище, я буду только рад. Милости прошу. Генри
Фостер похлопал друга по плечу Ведь каждый принадлежит всем остальным.
"Ненавижу, ненавижу, кипел внутренне Бернард. Но их двое, они
рослые, они сильные".
Девятилетняя война началась в 141-м году эры Форда.
Все равно, даже если бы ему и правда влили тогда спирту в
кровезаменитель.
Фосген, хлорпикрин, йодуксусный этил, дифенилцианарсин, слезоточивый
газ, иприт. Не говоря уже о синильной кислоте.
А никто не подливал, неправда, и не верю.
Вообразите гул четырнадцати тысяч самолетов, налетающих широким
фронтом. Сами же разрывы бомб, начиненных сибирской язвой, звучали на
Курфюрстендамм и в восьмом парижском округе не громче бумажной хлопушки.
А потому что хочу побывать в диком заповеднике.
СН3С6Н2(NO2)3 + Н(СО)2, и что же в сумме? Большая воронка, груда
щебня, куски мяса, комки слизи, нога в солдатском башмаке летит по воздуху и
шлеп! приземляется среди ярко красных гераней, так пышно цветших в то
лето.
В Питомнике уже отдолбили основы кастового самосознания, голоса теперь
готовили будущего потребителя промышленных товаров. "Я так люблю летать,
шептали голоса, я так люблю летать, так люблю носить все новое, так
люблю..."
Конечно, сибирская язва покончила с либерализмом, но все же нельзя
было строить общество на принуждении.
Но Ленайна гораздо пневматичней. Гораздо, гораздо.
А старая одежда бяка, продолжалось неутомимое нашептывание.
Старье мы выбрасываем. Овчинки не стоят починки. Чем старое чинить, лучше
новое купить; чем старое чинить, лучше...
Править надо умом, а не кнутом. Не кулаками действовать, а на мозги
воздействовать. Чтоб заднице не больно, а привольно. Есть у нас опыт:
потребление уже однажды обращали в повинность.
Вот я и готова, сказала Ленайна, но Фанни попрежнему молчала, не
глядела. Ну Фанни, милая, давай помиримся.
Каждого мужчину, женщину, ребенка обязали ежегодно потреблять
столько-то. Для процветания промышленности. А вызвали этим единственно
лишь...
Чем старое чинить, лучше новое купить. Прорехи зашивать беднеть и
горевать; прорехи зашивать беднеть и...
Не сегодня-завтра, раздельно и мрачно произнесла Фанни, твое
поведение доведет тебя до беды.
...гражданское неповиновение в широчайшем масштабе. Движение за
отказ от потребления. За возврат и природе
Я так люблю летать, я так люблю летать.
За возврат к культуре. Даже к культуре, да да. Ведь сидя за книгой,
много не потребишь.
Ну, как я выгляжу? спросила Ленайна. На ней был ацетатный жакет
бутылочного цвета, с зеленой вискозной опушкой на воротнике и рукавах.
Уложили восемьсот сторонников простой жизни на Голдерс-Грин, скосили
пулеметами.
Чем старое чинить, лучше новое купить; чем старое чинить, лучше
новое купить
А вокруг талии широкий, из зеленого искусственного сафьяна,
отделанный серебром пояс патронташ, набитый уставным комплектом
противозачаточных средств (ибо Ленайна не была неплодой).
Применили наконец открытия Пфицнера и Кавагучи Широко развернута
была агитация против живородящего размножения.
Прелестно, воскликнула Фанни в восторге, она не умела долго
противиться чарам Ленайны А какой дивный мальтузианский пояс!*
И одновременно начат поход против Прошлого, закрыты музеи, взорваны
исторические памятники (большинство из них, слава Форду, и без того уже
сравняла с землей Девятилетняя война), изъяты книги, выпущенные до 150-го
года э. Ф.
Обязательно и себе такой достану, сказала Фанни Были,
например, сооружения, именовавшиеся пирамидами.
Мой старый чернолаковый наплечный патронташ...
И был некто, именовавшийся Шекспиром. Вас, конечно, не обременяли
всеми этими наименованиями.
Просто стыдно надевать мой чернолаковый.
Таковы преимущества подлинно научного образования
Овчинки не стоят починки, овчинки не стоят...
Дату выпуска первой модели "Т" господом нашим Фордом...
Я уже чуть не три месяца его ношу.
...избрали начальной датой Новой эры.
Чем старое чинить, лучше новое купить, чем старое...
Как я уже упоминал, было тогда нечто, именовавшееся христианством.
Лучше новое купить.
Мораль и философия недопотребления...
Люблю новое носить, люблю новое носить, люблю...
...была существенно необходима во времена недопроизводства, но в век
машин, в эпоху, когда люди научились связывать свободный азот воздуха,
недопотребление стало прямым преступлением против общества.
Мне его Генри Фостер подарил.
У всех крестов спилили верх преобразовали в знаки Т. Было тогда
некое понятие, именовавшееся Богом.
Это настоящий искусственный сафьян.
Теперь у нас Мировое Государство. И мы ежегодно празднуем День
Форда, мы устраиваем вечера песнословия и сходки единения.
"А хуже всего то, что она и сама думает о себе, как о куске мяса".
В 178-м году э. Ф. были соединены усилия и финансированы изыскания
двух тысяч фармакологов и биохимиков.
А хмурый у малого вид, сказал помощник Предопределителя, кивнув
на Бернарда.
Через шесть лет был налажен уже широкий выпуск. Наркотик получился
идеальный.
Давай-ка подразним его.
Успокаивает, дает радостный настрой, вызывает приятные галлюцинации.
Хмуримся, Бернард, хмуримся. От хлопка по плечу Бернард
вздрогнул, поднял глаза: это Генри Фостер, скотина отъявленная.
Грамм сомы принять надо.
Все плюсы христианства и алкоголя и ни единого их минуса.
"Убил бы скотину". Но вслух он сказал только: Спасибо, не надо, и
отстранил протянутые таблетки.
Захотелось, и тут же устраиваешь себе сомотдых отдых от
реальности, и голова с похмелья не болит потом, и не засорена никакой
мифологией.
Да бери ты, не отставал Генри Фостер, бери.
Это практически обеспечило стабильность.
"Сомы грамм и нету драм", черпнул помощник Предопределителя из
кладезя гипнопедической мудрости.
Оставалось лишь победить старческую немощь.
Катитесь вы от меня! взорвался Бернард.
Скажи пожалуйста, какие мы горячие.
Половые гормоны, соли магния, вливание молодой крови...
К чему весь тарарам, прими-ка сомы грамм. И, посмеиваясь, они
вышли из раздевальной.
Все телесные недуги старости были устранены. А вместе с ними,
конечно...
Так не забудь, спроси у него насчет пояса, сказала Фанни.
А с ними исчезли и все старческие особенности психики. Характер
теперь остается на протяжении жизни неизменным.
...до темноты успеть сыграть два тура гольфа с препятствиями. Надо
лететь.
Работа, игры в шестьдесят лет наши силы и склонности те же, что
были в семнадцать. В недобрые прежние времена старики отрекались от жизни,
уходили от мира в религию, проводили время в чтении, в раздумье сидели и
думали!
"Идиоты, свиньи!" повторял про себя Бернард, идя по коридору к
лифту.
Теперь же настолько шагнул прогресс старые люди работают,
совокупляются, беспрестанно развлекаются; сидеть и думать им некогда и
недосуг, а если уж не повезет и в сплошной череде развлечений обнаружится
разрыв, расселина, то ведь всегда есть сома, сладчайшая сома: принял
полграмма и получай небольшой сомотдых; принял грамм нырнул в сомотдых
вдвое глубже; два грамма унесут тебя в грезу роскошного Востока, а три умчат
к луне на блаженную темную вечность. А возвратясь, окажешься уже на той
стороне расселины, и снова ты на твердой и надежной почве ежедневных трудов
и утех, снова резво порхаешь от ощущалки к ощущалке, от одной упругой
девушки к другой, от электромагнитного гольфа к...
Уходи, девочка! прикрикнул Директор серди то. Уходи, мальчик!
Не видите разве, что мешаете Его Фордейшеству? Найдите себе другое место для
эротических игр.
Пустите детей приходить ко мне', произнес Главпоуправитель.
И они побежали к лифту.
Неужели вам любо быть рабами? услышали они голос Дикаря, войдя в
вестибюль умиральницы. Дикарь раскраснелся, глаза горели страстью и
негодованием. любо быть младенцами? Вы сосунки, могущие лишь вякать и
мараться, бросил он дельтам в лицо, выведенный из себя животной тупостью
тех, кого пришел освободить. Но оскорбления отскакивали от толстого панциря;
в непонимающих взглядах была лишь тупая и хмурая неприязнь.
Да, сосунки! еще громче крикнул он. Скорбь и раскаяние,
сострадание и долг теперь все было позабыто, все поглотила густая волна
ненависти к этим недочеловекам. Неужели не хотите быть свободными, быть
людьми? Или вы даже не понимаете, что такое свобода и что значит быть
людьми? Гнев придал ему красноречия, слова лились легко. Не понимаете?
повторил он и опять не получил ответа. Что ж, хорошо, произнес он
сурово. Я научу вас, освобожу вас наперекор вам самим. И, растворив
толчком окно, выходящее во внутренний двор, он стал горстями швырять туда
коробочки с таблетками сомы.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Искусством пожертвовали, наукой, немалую вы цену заплатили за
ваше счастье, сказал Дикарь, когда они с Главноуправителем остались одни.
А может, еще чем пожертвовали?
Ну, разумеется, религией, ответил Мустафа. Было некое понятие,
именуемое Богом до Девятилетней войны. Но это понятие, я думаю, вам очень
знакомо.
Да... начал Дикарь и замялся. Ему хотелось бы сказать про
одиночество, про ночь, про плато месы в бледном лунном свете, про обрыв и
прыжок в черную тень, про смерть. Хотелось, но слов не было. Даже у Шекспира
слов таких нет.